В дверных проемах стояли скорбные фигуры: обитатели кастильона вышли посмотреть на процессию. Тилара проклинали и провожали плевками. Многие держали в руках серебряные колокольчики и ожесточенно размахивали ими при его приближении, как будто пытаясь уничтожить его своим звоном.

Наконец они дошли до дверей, что вели в зал суда. Створки распахнулись, и Тилара с Роггером ввели в просторное помещение. Тяжелые двери захлопнулись за ними, и, ряд за рядом, стражники заняли свои места. В огромном зале, куда не достигал колокольный звон снаружи, царила могильная тишина.

Тилар огляделся. Убранство зала в отличие от многих божественных судов, что он видел, поражало скромностью. Выкрашенные в белый цвет стены украшали фрески с изображением переплетающихся лоз и небольших фиолетовых цветов. Восемь затянутых черными занавесями окон выходили на море.

У противоположной стены стояло семь закутанных в черное фигур. Если бы не редкие движения — поворот головы, взмах руки, — их можно было бы принять за статуи. Тилар сразу догадался, кто перед ним. Длани Мирин, мужчины и женщины, что находились в услужении у богини. Их число всегда равнялось восьми, по количеству жидкостей тела, но сейчас одного не хватало.

Роггер тоже их заметил и еле слышно прошептал Тилару:

— Теперь им придется искать себе другое занятие.

Тилар продолжал осматривать зал. Его пересекала высокая скамья, за которой сидело двое людей, одетых в серые одежды судей. За их спинами возвышался высокий, пустой теперь трон Мирин.

Узников поставили перед скамьей. Тот судья, что спускался в темницу, поднялся на помост и занял место рядом с коллегами. Посредине сидела пожилая женщина с жестким цепким взглядом.

— Тилар де Нох, — проговорила она. — Ты знаешь, почему стоишь перед судом. Тебя ожидает испытание истиной и приговор по обвинению в убийстве Мирин, светоча и яркой звезды Летних островов… — На титулах богини ее голос сорвался. — Что ты можешь сказать в свое оправдание?

Тилара подтолкнули, и он споткнулся, но шагнул к одиноко стоящему стулу; выкрашенный в красный цвет, тот стоял перед скамьей. Рыцарь хорошо знал, что его ожидает: еще до первого своего приговора ему приходилось присутствовать на подобных судах.

— Я клянусь перед всеми присутствующими здесь, что не причастен к смерти богини Мирин. Я невиновен.

— Так ты утверждал и в прошлый раз, — заметил другой судья. Он казался еще старше женщины и сидел развалясь, отяжелев от избытка веса и лет. — Досточтимый Перрил сир Коррискан сообщил нам о твоем прошлом и том, каким падением оно завершилось. Он также поручился за тебя и просил отложить разбирательство, пока не появится возможность провести его в Ташижане.

— Рыцари теней всегда верно служили богам и их царствам. — У Тилара зародилась надежда, что судьи еще могут прислушаться к просьбе Перрила. — Я беспрекословно приму их решение.

— Как ты уже однажды и сделал, — подал голос судья, что привел их сюда. — И они сохранили тебе жизнь, хотя то гнусное убийство следовало покарать смертью. Если бы они не проявили жалость к члену своего ордена, Мирин не лежала бы бездыханной.

Тилар с трудом сдержал стон. Так судьи полагают, что Ташижан был к нему чересчур снисходителен. Хотя если уж на то пошло, то скорее наоборот, только никто здесь не поверит его словам.

Он решил испробовать другой подход.

— Суд подобной важности следует вести в присутствии членов ордена.

И это была правда, на рыцарях теней лежало обязательство принимать участие в разбирательствах по делам об убийствах и серьезных проступках.

— В таком случае тебе повезло, ибо я как раз сегодня вернулся с внешних островов, — раздался новый голос. Тени у дальней стены расступились, и из темноты возник закутанный в плащ рыцарь, чье лицо скрывал масклин. — Мое имя Даржон сир Хайтаур, и я последний рыцарь из тех, что присягали Мирин. И прежде чем я вернусь к исполнению своих обязательств перед островами, я отомщу за ее смерть. Так что все правила будут соблюдены: представитель ордена присутствует здесь.

Сердце Тилара упало. Неудивительно, что приказ Перрила помедлить с судом проигнорировали. У них имеется собственный рыцарь.

— Пусть проведут испытание истиной, — подала голос женщина со скамьи. — Мы узнаем правду.

Тилара заставили откинуться на спинку, сняли с него оковы и накрепко привязали веревками к стулу.

Одетый в красную мантию мастер, с лицом, закрытым капюшоном, как полагалось по правилам его ремесла, встал перед помостом со скрещенными на груди руками и низко поклонился. Выпрямившись, он достал из одного рукава небольшую серебряную чашу, а из другого стеклянную репистолу. В ней сияла смесь крови и прочих гуморов — алхимический состав, известный только мастерам истины.

Мастер встал на колени, поставил на пол серебряную чашу и с благодарственной молитвой капнул в нее несколько капель из репистолы. Он бережно закупорил стеклянную пробирку, и та снова исчезла в просторном рукаве. Мастер опустил обе руки в чашу и смочил кончик каждого пальца в светящейся красной жидкости.

После подготовки он поднялся, шелестя мантией, и встал за спиной Тилара.

— Готовы ли вы испытать его? — спросил он судей.

— Готовы, — хором ответили они.

Тилар внутренне сжался: он ненавидел испытание. Оно казалось ему не сравнимым ни с чем нарушением человеческих прав.

Влажные пальцы коснулись его виска, лба и челюсти. Их прикосновение отозвалось огнем, сжигая все на пути и проникая в мозг. Тилар задохнулся от боли. Гильдия мастеров истины поклонялась тем богам, что несли в себе элемент огня, и необходимая им смесь гуморов требовала крови именно такого бога.

Когда наполненное Милостью пламя прожгло его волю и добралось до самых глубин естества, мастер заговорил:

— Испытай его. Да будет ведома нам истина.

Боль ослепляла Тилара, и он едва расслышал первый вопрос:

— Ты убил Мирин?

— Нет! — выдохнул он.

Судьи выжидательно посмотрели на мастера истины. Тилар не чувствовал к нему ни малейшего доверия. Его уже однажды подвергали испытанию, когда обвиняли в убийстве семьи сапожника. И тогда он отрицал вину, но мастер заявил, что подсудимый лжет. Тилар не мог понять, почему так получилось: он знал мастера истины как доброго и честного человека. Тот служил при суде Ташижана несколько десятилетий, как же он мог допустить ошибку?

Только много позже он сообразил, что произошло. В глубине души он действительно винил себя в смерти сапожника и его семьи. Их убили серые торговцы, чтобы лишить его доверия ордена, так что в каком-то смысле вина за их гибель лежала на нем. Должно быть, мастер истины в Ташижане почувствовал ее и ответил суду честно.

И все же в итоге произошла ошибка. Правда нередко оказывается гораздо сложнее, чем то, что можно прочесть в сердце человека, и вершить правосудие не так уж легко.

— Что ты скажешь? — спросила женщина-судья.

Мастер ответил не сразу, а когда ответил, еле выдавил из себя слова:

— Я… мне трудно прочесть, что написано в его сердце. Оно погружено в колодец тьмы гораздо глубже, чем мне до сих пор приходилось видеть, и мне не добраться до правды. Испорченность этого человека не знает границ. Его скорее можно назвать чудовищем.

Тилар начал извиваться под жгучим прикосновением мастера.

— Он лжет! Я не хуже и не лучше любого другого человека!

Пальцы убрались от его головы.

— Я не могу прочитать, что в его душе. Мне противно прикасаться к нему. Я боюсь, что он осквернит чистоту моих Милостей. — И мастер отшатнулся на подкашивающихся от страха ногах.

Заявление мастера бесповоротно обрекло его на обвинительный приговор. Только окончательно испорченная душа могла убить бога. В глазах судей ясно читалось вынесенное решение.

— Мы должны узнать, как ему удалось убить Мирин, — произнес рыцарь теней.

— Как? — спросила женщина. — Как мы можем это сделать без помощи мастера истины?

— Есть другие способы развязать упрямый язык. — Даржон сир Хайтаур придвинулся ближе, и его плащ раздулся. — Более древние, более грубые способы. Он убил нашу Мирин, отбросил наше царство на уровень безбожных окраинных земель. Так пусть же познает на себе, как определяют правду в варварских странах.